0. Что это? Число или буква? Всё или ничего? Зияющая дыра отсутствия или растянутый от удивления рот? По существу, одно и то же. Ноль — ровно столько строчек «Бледного огня» осталось мне перевести. И — о-о-о да!! это означает, что я все-таки это сделал: я перевел «Бледный огонь»! Не верится, что я это говорю (пишу). Я что, перевел «Бледный огонь»? Минуточку, мне надо уточнить………………… Да! Я перевел «Бледный огонь». Представьте себе. Ух,— да, это было то еще удовольствие. И то верно — удовольствие такая штука, иногда надо потрудиться, чтобы его получить. И потрудился я на славу. В пятницу их еще было 70, а утром понедельника — 14. Каким-то образом мне удалось перевести 56 строчек отборнейшего текста за два дня.
Удивительно, как это работает, этот «механизм». В иные дни ты как скрюченный тюбик, в котором почти закончилась паста, и не можешь выдавить из себя и двух полосатых строчек (или как тогда, когда я целый день переводил одну пару строк — но каких строк! — «Итак, стригу я ногти, слышен звук твоих шагов, всё хорошо, мой друг»,— когда-нибудь я отдельно расскажу о том, почему эти строки так важны, и о той уютной обстановке в доме Шейдов, которая в них втиснута), а бывают дни, когда ты открытая форточка и сквозь тебя, как сны, текут в пустую и немного пасмурную комнату живые звуки: низкий гул, собачий лай, неразборчивые разговоры, похожие на жужжание в телефонной трубке, музыка сирены, жирной строчкой проезжающий поезд и отсутствие пения птиц (зима). Чувствуешь себя очень прозрачным и словно бы не принадлежащим самому себе. В общем, особенное состояние. Это, впрочем, не значит, что строки льются сами собой, как из лейки душа,— за этим волшебством стоит вполне себе конкретная физика и хитросплетение водопроводных труб («а вы ноктюрн…» — и вот это вот всё, свернем это в трубочку и засунем куда поглубже).
Для истории: я начал переводить поэму в феврале 2022 и закончил в 20:23 по местному времени. Символично. Это было 30 января, если что. То есть, как ни странно, я прикидывал (примерно, без каких-либо дедлайнов,— кстати, вот хорошая шутка: дедлайн — это 1000-я строка поэмы, которую Шейд так и не дописал,— хорошо смеется тот, кто смеется смерти в лицо), так вот, я прикидывал, примерно, что буду переводить эту поэму, ну, скажем, год, и в итоге: я переводил эту поэму год. Ну, практически. Циркадные ритмы поэта-переводчика (или цикадные?).
Вот те шесть последних строчек, что я перевел вчера (при свечах, между прочим,— при свече, если точнее), и на самом деле это не последние строки первой песни, а строки 49-54, то есть не так далеко от начала поэмы: «Была там кария любима мной, с густой, темно-нефритовой листвой, с источенным стволом. Закат кору бронзирует и, словно мишуру, снимает тень листвы. Она сейчас крепка, шершава; славно разрослась»,— записываю по-годуновски, в строчку, потому что у меня сегодня такое настроение, а не потому, что я-художник-я-так-вижу; в конце концов, потому что поэзия — это сублимация, возгонка прозы. И потому, что поэзия скрыта в том, что нас окружает, и только ждет своего часа,— как ребенок, играющий с нами в прятки. Это нам решать, принимаем ли мы участие в игре. Ну ладно, что-то я расписался. Пора ставить подпись. Да,— забыл сказать: я ведь после нуля планирую «уйти в минуса»,— то есть перевести те отвергнутые варианты из черновиков Шейда, которые Кинбот также приводит в своем Комментарии (стихи Шейда я уже все перевел; еще выложу парочку). Так что часы судного дня продолжают тикать после полуночи: тринадцатый час ультрафиолетовой ночи, господа (или Господа?).
P.S. На фото вы видите человека, который все выходные запоем переводил «Бледный огонь», а потом еще «по маленькой» в понедельник. (Я решил, что побреюсь, когда переведу всю поэму. Сегодня утром я побрился.)
P.P.S. Мне потребуется какое-то время на вычитку, но я не думаю, что это займет много времени, поскольку песня не такая большая. Ждите премьеру в обозримом будущем. Но без дедлайнов… я надеюсь.
